Все знали, что Карл фон Гирс, богатый и знаменитый ювелир, забросил эту мастерскую давным-давно: помещение на фабрике наверняка было обустроено куда лучше. И, тем не менее, кто-то этой комнатой пользовался уже после него. Кто-то мастерил украшения из материалов, крайне похожих на драгоценные – чтобы создать хотя бы видимость полной коллекции Карла фон Гирса. А саму коллекцию потихоньку распродавал.

Однако все тайное однажды становится явным, и история с кражами всплыла, когда фальшивую Тиару Маргариты преподнесли в подарок императорскому дому. Под подозрение, конечно, первым делом попала Вера, комнаты которой были смежными с семейным Хранилищем. Георг обвинил ее в кражах и в сговоре с его собственным братом.

А потом… кто-то убил Веру. За то, что она догадалась, кто все это устроил на самом деле – или была близка к догадке. Вслед за Верой умер от горя и стыда старый ювелир Карл фон Гирс, и, пока весь дом замер в скорбном трауре, убийца велел заложить кирпичами вход в старую мастерскую, полную улик, его обличающих. Избавился от ключа, которым отпиралась мастерская с улицы, и очень постарался скрыть от чужих глаз латунную табличку со стишком-подсказкой. Он и правда рассчитывал, что никто и никогда сюда больше не попадет…

И, пожалуй, Гриша прав: организовать все сокрытия улик мог только человек, который жил шесть лет назад в этом доме.

– Гриша… – снова позвала я.

В маленьком сыром помещении мой голос звучал странно и глухо. Гриша не ответил. Он листал толстую тетрадку с пожелтевшими от старости страницами.

– Это дневник моего деда, – без сил отозвался он. – Здесь рецепты смесей, схемы, зарисовки, формулы… Много всего.

– На последних страницах почерк отличается, – заметила я.

– Да, отличается. Это почерк Кики.

Его голос с каждым словом звучал все тише и слабее. У меня и самой сил не было на это смотреть.

– Гриша… Кики никогда не нуждалась в деньгах, – попыталась я развеять самые страшные его догадки. – Ей не за чем было воровать из собственного дома.

– Ей – не за чем. Но Кики доверчива, как дитя – а ее муж…

Ее муж, Мишель Вишняков, был сплошным недоразумением. И он как раз в деньгах нуждался постоянно.

– Марго, – снова заговорил Гриша, – ведь среди нас, трех внуков, не только я подавал надежды в ювелирном деле. Кики все привыкли считать глупышкой, неумехой – однако безупречный вкус у нее был всегда. Она прекрасно рисовала, лепила из глины, воображение было и есть – дай бог каждому. Она не училась, конечно, ювелирному искусству вместе со мной и Георгом… но, вероятно, в последние годы дед учил ее сам. Он часто говорил нам, что мы недооцениваем сестру. Кики вышла замуж и покинула этот дом только через полгода после смерти деда. А когда все произошло – она жила здесь. И тренировалась в этой мастерской. Это она все устроила, Марго. Больше некому.

А я больше не знала, что и сказать…

Вспомнилось вдруг, с каким неподдельным старанием Кики хлопотала надо мной – когда сама, правда, и сбила меня на своем «Роллс-Ройсе». Вспомнилось, в каком ужасе она была, когда думала, что я мертва. С какой нежностью и заботой она всегда относилась к Наде… Нет, это не может быть Кики. Я не хочу, чтобы это была Кики!

– Вот вы где?!

Я вздрогнула от глухого окрика, но это оказался всего лишь Яша. Закрывая рукой глаза от яркого света, он вышел к нам из темноты и в руках нес некий пустой ящик.

– Боюсь, у меня плохие новости, Григорий Николаевич, – сказал он. – Слуги говорят, ваш брат спешно уехал меньше получаса назад и вот… ящик из-под револьверов пуст. Лежал раскрытым на его кровати.

– Боже… он поехал к Вишняковым! – мигом сообразила я.

И еще прежде чем договорила – Гриша мимо меня помчался к выходу.

Время точно умеет замедлять свой ход. Мне казалось, вечность прошла, пока мы на всех парах, едва ли не угрожая бедному извозчику расправой, добрались до особняка Вишняковых. А там…

Дверь нам так и не открыли. Грише пришлось воспользоваться своим ключом, благо он у него был.

…В гостиной Вишняковых, прямо на глазах у перепуганной горничной, Георг держал мужа Кики на мушке револьвера.

Сама Кики, растрепанная, одетая кое-как, замерла в дверях, в ужасе прижав руки к лицу.

Мишель под дулом револьвера трясся совершенно не по-мужски.

– Да… да, только не стреляй, Георг, у меня же дети… – причитал он, всхлипывая то и дело. – Пароль от тайника с ключом мне выболтала Кики – и, ей-богу, я сперва даже не думал ничего такого! А потом решил, отчего бы не взять у твоего деда пару старых браслетов… все равно никто никогда не узнает о пропаже. А мне что – стреляться из-за долгов?! Все могло бы решить приданое Кики… но ты и твой дед сами виноваты, Георг! Сколько раз я просил у вас ее руки – а ты отказывал!..

– Кто делал копии? – холодно, отстраненно спросил Георг.

Лицо его было бледнее мраморной плитки под ногами и не выражало сейчас ничего. Мишель трясся и молчал.

– Кто делал копии?! – с нажимом прозвучал тот же вопрос.

– Я… я не могу сказать, – едва ли не рыдал Мишель.

А его глаза то и дело искали спасения на лице онемевшей Кики. И, право, она повела себя куда мужественней, когда, тихонько всхлипнув, сама сделала к брату шаг. И призналась:

– Это была я, Георг. Дедушка учил меня, ты же помнишь… я так и не забросила его старую мастерскую. Делала безделушки для собственного развлечения – копируя фамильные украшения. Клянусь, безо всякого умысла! Я бы ни за что не поддержала Мишеля, если бы догадывалась о чем-то… но я слишком поздно узнала, что он тайком проникает в Хранилище и распродает коллекцию деда. Дедушка наказал бы его за кражи. И ты бы наказал. Тогда я просто нашла среди своих безделушек похожую и положила ее в ящик вместо украденной. А потом еще раз. И еще… Мишель обещал, что когда отыграется, выкупит наши украшения из ломбарда, и мы просто вернем их на место! Мне было семнадцать лет, Георг. И я без памяти его любила… Пойми меня. Верни я сейчас то время – никогда бы так не поступила!

– Это все что ты сделала? Покрывала его кражи – и все?

– Нет… не только.

– Что еще ты сделала, Кики?

Взгляд Кики – затравленный, несмелый, скользнул на Гришу. И быстро вернулся к старшему брату. Тогда-то по ее лицу градом потекли слезы.

– Я не могу сказать тебе, Георг. Это ужасно – то, что я делала. Этому нет прощения, ей-богу, лучше застрели меня сразу, если хочешь – но я никогда не признаюсь!

– Кики… – без сил выдохнул рядом со мной Гриша. Он все понял, конечно.

И я поняла. А главное – понял Георг.

– Это ты ездила к брату, да? – невесть как собрав в кулак волю, спросил он. – Ездила, одетая, как Вера – в ее пальто и вуали. Нарочно, чтобы ее опорочить и лишить моего доверия. Чтобы заставить меня ненавидеть и Веру, и брата! Ох, что же ты наделала, Кики…